О правде ----кривой и прямой ---- и немного об ангелах

На самом деле никакой “Кривой правды” не было. Была “Кривая правды” — нечто вроде линии осциллографа. Если разъяснять с позиции, близкой пареной репе, — брался какой-либо персонаж (далее — иногда П), достаточно хорошо, как предполагалось, известный кругам, близким... и недалеким; а затем эти круги недвусмысленно просили высказать свое к нему — персонажу — отношение.

Брался П не с потолка и не незнамо кем, а журналом “В Тихом Омуте...”. И стали данные страницы в трех номерах журнала либо: а) пропускаться, если читавший “персонажа” видом не видывал слыхом не слыхивал; б) зачитываться до отверстий, когда наоборот. Да и самому П порой бывало прелюбопытно ознако-миться с гласом избранных представителей народа на предмет: эт, как же его позиционируют потенциальные слуша-тели, (по)читатели, соратники. Проще говоря, в какую позу они его ставят. И совпадает ли эта поза с его, адепта прямохождения (на тривиальной развилке трех дорог), позицией.

Поскольку “Кривая правды” была одной из самых удачных находок ж-ла “ВТО”, а сам сей желтообложечный артефакт (артишок, ананас (а на нас забили...)) — одним из краеугольных камней, на которых начало строиться здание “подшУмка”, сия часть логично перекочевала и в данную журнал-газету. Только со слегка подкорректированным названием. И не то, чтобы правда стала кривой. Она ей изначально и была. Что — логично: персонажи выбирались нетривиальные, отношение к ним было нетривиальное, разброс мнений — ширррочайший. Поэтому в смене вывески не обошлось без логики. На этот раз тривиальной.

И вот редколлегам “подшУмка” в пору вновь менять название. Поскольку те высказывания, которые собрались по поводу двух очередных (но не рядовых!) П, оказались не только далеки от привычной и лелеемой кривизны, но почти сплошняком — в одну дуду. Или трубу. Короче, вся “кривая правда” превратилась в сплошной фанфарный дуд (от слова “дудеть”. Или правильнее было бы говорить “дудец”?). В апологию. То ли персонажи оказались на этот раз однозначны. И однозначно любимы условным “народом”. То ли “народ” был по-добран, как у нас в заводе, — умелой рукой...

Я в большей или меньшей степени знаком с обоими — и с Аленой, и с Андреем, с их песнями, музыкой. Могу сказать со всей ответственностью. Говорю со всей ответственностью: крыльев у них за спиной никогда не наблюдал. И не слышал от близких им людей, что они прорезаются.

Периодическое почесывание спины-плеча отношу на счет привычной нам всем неврастении (аллергии, отсутствия мыла или времени). Тем не менее, очень рад(ы) представить читателю то, что получилось. См. справа.

P.S. А так хотелось:
— Сосед наш — неуч, сумасбродит, он — фармазон, он пьет одно стаканом красное вино...

Кривая правда:

— Больше похожа на ночь — глубокая, смотришь на нее, но всегда остается что-то за чертой твоего понимания.

— Она — это ее песня, от которой хочется умереть или жить, а также любить. Я же люблю ее, насколько умею.

— Смелая, но скромная, дружелюбная, но одинокая.

— Если глаза — зеркало души, то ее глаза выражают скорбь, одиночество, но мудрость. Они постоянно ищут. Надеюсь, что когда-нибудь найдут.

— Не могу сказать, что близко с ней знаком, как с человеком, но ее музыка трогает самые ... струны души. Жаль, что иногда хорошего так мало.

— Человек непростой, но в разведку я бы с ней пошла.

— Настоящий верный друг. Долгое время я не мог предполагать, что в этом человеке скрыт огромный талант.

— Хрупкая снаружи, сильная внутри. Никого близко к себе не подпускает — держит дистанцию. О-очень замкнута.

— Очень приятная девушка. Ничего плохого о ней не могу сказать, может быть потому, что, к сожалению, мало ее знаю. А от ее песен хочется плакать.

— Производит впечатление нежного, ранимого недоверчивого ребенка, но мне кажется, что она “своя в доску”.

— Для нее нужны люди, как для всякого одинокого человека. Хочет казаться более открытой, чем есть на самом деле.

— Одна из немногих, кому хочется верить, ведь в ней — кусочек настоящей жизни.

— Далекая, слегка склонная к депрессии, глубокая на поверхности своего настроения, вечно своя. Почти всегда настоящая до умиления. Люблю, ценю, скучаю.

— Во многом слабая, но слабость — ее сила. Побольше ей лихости — был бы ураган. А пока шторм баллов на 6. А шторм я люблю!

— Когда я с ней общаюсь, всегда боюсь сделать что-то не так, чем-нибудь обидеть...

Кривая правда:

— Сам о себе: зачем искусствнно формировать образ? В каждом человеке есть три килограмма говна или даже больше (медсправка).

— Человек-взрыв, взрывается яркими искорками на очень большом радиусе. Осеняет всех благодатью (цензурно и местами нецензурно). А на счет творчества? А не спеть ли ему песню? — А не спеть! Лучше сыграть!

— Андрей — существо необычное, нестандартное, как и вся его семья. Очень живой. Мне кажется, что не существует ситуации, в которой он смог бы растеряться. Приятен в общении. Очень обаятелен.

— Спокойный, неторопливый. Безусловно, талантливый человек, творческий. Но это временно. Я боюсь, как бы его не одолела лень.

— Он светится изнутри, поэтому к нему тянутся люди, у него растут творческие крылышки. Но Андрей не лишен человеческих недостатков: лени, здорового эгоизма.

— Я не знаю его как человека, а так для меня это чудак, который прется от той музыки, которую делает, ну и я, соответственно, тоже... Но если подходить к нему с другой точки зрения, то это творческая натура. Ну и, как я наслышана, довольно-таки всесторонне развитая личность. К тому же деятельная. Удивляюсь, как у него хватает сил так вертеться?

— Необычный человек — никогда не злится. Очень сильный внутренне, потому что осмеливается делать то, что ему нравится. Талантлив, приятен и доброжелателен. Производит хорошее впечатление.

— Напоминает цветок эдельвейс - он близко расположен к космосу, мужественный, но хрупкий.

— Андрея очень-очень уважаю. Не знаю почему, но, когда он говорит, я молчу и ужасно смущаюсь. Он хорош во всех планах: как организатор, как музыкант, как человек. Андрей — молодец!

— Долго примерял на себя разные лица, и, похоже, нашёл своё.