Непоследний из могикан

Я не собираюсь петь диферамбы и создавать живую легенду по одной простой причине — человек, о котором идёт речь, уже давно легендарен. Он не снискал себе общенародную славу (и в этом есть своя мудрость; как говаривали Анн и Серж Голон: «Любовь народа — зловещий признак»), но я знаю на все 100, что найдётся немало людей, т.с. «от рок-н-ролла», которые говорили, говорят и будут говорить ему «Спасибо!» ещё очень долго. Благо было и есть за что. До недавнего времени единственный в Белоруссии, а по содержанию один из лучших в Союзе, выходивший тысячным тиржом рок-самиздатовский журнал «Окорок», инициатором создания и редактором которого Юра и являлся — это уже значит очень многое, учитывая, что тираж расходился по более чем 100 крупным городам бывшего СССР во времена информационного «железного занавеса», вливая музыкантам и просто молодёжи так необходимую дозу жизненной энергии. Кто помнит те времена, тот знает.

И когда в 91-м загнулись Союз и комсомол, в Могилёве именно редакция «Окорока» подхватила упавшее знамя рок-движения и впервые толкнула в люди массу отличных групп, дав им так необходимую тогда возможность впервые показать себя зрителю, вынести на его суд своё творчество.

Время тикает. Уходят из рок-н-ролла былые бойцы. Некоторые — сделав много и всё сказав, другие — не сделав ничего, сломавшись и раскаявшись. А вот этого, как видимо, не берёт ни хрена, своим настоящим он подтверждает прошлое. На него глядя, не верю я тем, кто говорит: «Вот женюсь, жизнь другая будет, а как дети пойдут!..» Да не будет жизнь другая, а дети как стоять научатся — сами пойдут; а вот Вы на месте останетесь. Впрочем, так Вам и надо… Альбертыч же, разменяв четвёртый десяток, и сейчас живее многих, вступивших только на третий. И я очень рад, что довелось мне быть с ним знакомым, заходить иногда в гости пить пиво и курить сигареты. Тем более, что и поговорить нам есть о чём…

На 10-м номере завершил этапное существование журнал «Окорок», а Романов с сотоварищами дал рождение новому отпрыску. Журнал «ОН» выползает теперь время от времени из-под его пера. Вот уже и 3-й номерок на пороге. Это — настоящее. Но динамика современного времени довольно высока, потиху забывается прошлое. А не хотелось бы… Вот и засели мы с Юрой у него в редакции «Вестника Могилёва», где он работает, т. н. журналистом, обсудить интересующие меня, да и не только меня, вопросы, поговорить «за жизнь».

- Как Вы, Юра, до такого докатились, а, главное, почему?..
- Что было сначала? Начиналось всё, как обычно...

В свое время я читал Троицкого, потом делал всякие вырезки, как все ненормальные, из «Ровесника» и пр., собирал всю эту хрень в альбом. А поскольку информации было мало, я ещё несколько лет (77-79гг) регулярно слушал «Голос Америки», чего там рассказывалось, игралось; то, что мне было интересно, записывал в блокнотик, а потом переносил в альбом. Кстати, часть этих альбомов, и русских, и английских, где-то дома до сих пор валяется. Там разная информация, которой здесь не было, рецензии на альбомы, дискография групп и прочее…

А вообще, первым шажком в этом деле был музыкальный клуб у нас в институте (Минский Инъяз — прим.ред), с которым я носился этак с года 82-го. Назывался сначала «13-13-13» почему-то, такой сумасшедший телефонный номер, который воплощал для нас какую-то странную пожарную команду, что-то типа «911», только авангардно-литературно-музыкально-богемную (смех). Странная служба спасения… Я тогда человек был такой… с учительским пафосом, как и сейчас, наверное?… Поэтому мы начинали с того, что делали очень странные вещи по тому времени: мы делали сидячие программы, в которых объединили песни советских композиторов (Макаревич, А. Романов, Шевчук, А. Григорян и проч.) русский рок, короче. Я писал какой-либо сценарий, начиная от сказок, заканчивая какими-то притчами, потом ассоциативно подбирал под них разные песни. К этому времени подсобирались определённые слайды.

Кроме этого мы сами делали т.н. жидкие слайды — с химикатами всякими экспериментировали. С нами девчонка одна была, она училась в химтехе и таскала нам всякие реактивы. Мы делали целую кучу разного… Того, что надо, у нас как раз и не получалось, зато получалось что-либо другое… Мы чего-то сыпали, смешивали, что-то там взрывалось, лопалось… Потом жидкий слайд просвечивали на диапроекторе… Да… Всякие эксперименты делали…

Сначала мы занимались этим на 7-м этаже нашей общаги (на Варвашени), потом переселились в Ленинскую комнату. Туда собирались люди, мы их рассаживали в кресла, а сами располагались сзади, перед зрителями был экран, колонки — шло представление… Я тогда так «подсел» на это дело, что мы даже стали готовить присутствующим всякие коктейли, напитки. У меня была целая куча брошюр кулинарных… Но, поскольку потом вопрос встал о бабках, а народ, как обычно, (вот, кстати, как за концерт «Инструкции» и «Джа Дивижн» в Могилёве) башлять не собирался; мы от этого барменства отказались.

Потом определённая эскалация началась: хотелось ПО-ПУ-ЛЯРНОСТИ. Популярности какой? Чтобы к нам приходило каждый раз определённое число народа, и не приходилось каждый раз ждать: придут — не придут. Хотя афиши мы самопальные делали, вывешивали, только всё это имело под собой такую подоплёку интересную, нас могли запросто вытурить из общаги: мне замдекана сказал: «А мы вас выгоним. За нарушение правил общежития. Когда ваши вечера заканчиваются? Ну вот. А можно только до 11». Вылететь из общаги — это автоматически влекло за собой исключение из института. У нас в институте хитро было. У нас молодожёнов из общаги выселяли: как говорил проректор: «Для того, чтобы укрепить их семью»(!!!). У него была, причем, своя весьма интересная логика. Они поженились? Поженились. Должны жить вместе? Должны. В общаге комнат для семейных не было. Соответственно, как же? Они поженились, а живут раздельно? Так нельзя! Это семью разлагает! А чтобы ее укрепить, они выгоняли ее на улицу… Попробуй за стипендию сними в Минске квартиру! Вот такая была хитрая штука.

Далее мы начали совмещать наши посиделки с плясками, т.е. появились своеобразные дискотеки. Например, к 8-му Марта шла женская программа, где я обстёбывал женское население института и вообще… В промежутках между песнями (только русские вещи, кстати, были) шли представления. Пару раз пробовали ставить запад, потом отказались — не катит.

Обросли светом. Света было целое море. Фонари всякие, прожектора, ручная цветомузыка и пр. Готовили это всё к каждому вечеру часа по два, потом до ночи распутывали, чума была ещё та! Народу стало набиваться человек по сто в ту каморку, где не продохнуть. Под 200 бывало! Конура такая вот, как соседний кабинет (метров 80 — прим.ред). Стоял однажды на выходе чувак — считал, мы потом просто ужаснулись сколько народу… Потом погнали на другие факультеты. Сперва на французский, это 9 этаж. И никого нету… 5 человек… Потом через полчаса, как набежало!!! Вот она — СЛАВА! (Смех).

Я вот дурак оказался. У нас была книга отзывов — потерял. Толстенная тетрадь, после каждого мероприятия мы собирали эти отзывы. Там были и такие, что стоило б это хранить всю жизнь… До сих пор… О том, что это чуть ли не единственный глоток свежего воздуха в затхлой атмосфере инъяза…

А время-то и в самом деле было такое, что свинтили всё: дискотек не было, вечеров не было, всё это было под запретом АД-МИ-НИ-СТРА-ЦИИ! Единственная дискотека была этажом ниже. У испанцев где-то на третьем, тогда с кассетниками было напряжно, под плеер пляски устраивали. Через какой-то галимый усилок.

Не скажу, что у нас все такие уж верные поклонники были, некоторые люди просто так приходили посмотреть… Но факт, что за учебное время за два года мы сделали штук тридцать самых разных программ. Была программа «Дон Жуан», в которой мы обстебали то женское население, которое очень странно относилось к мужской половине. Причем некоторых студенток, которые себя узнавали в этой программе, сдувало просто напрочь из зала. Сидят-сидят, потом: «АХ!!!». И убегают… Я пытался просто выяснить женскую психологию. Вот, к примеру: дамы одного и того же мужика принародно кроют его матом — мол, такая вот сволочь, пробы на нем ставить негде, но за одну ночь — три дамы попеременно забираются к нему в койку. Он, конечно, сволочь, да, но трахаться с ним это им не мешает… Хотя, благодаря им, все знают, что он — сволочь…(!?.) Ну, а я был моралист (смех), романтик, «ля мур, ту жур», стихи начал писать…

Одна из последних программ была совершенно чумовая. Мы тогда переименовались в «Фельетон». Всё пытались зарегистрироваться. В парткоме была одна очень милая женщина, добрейшей души человек, но сволочь видно редкая! Долго дурила мозги… В результате нас, конечно, не зарегистрировали, а наоборот — взяли под такой хороший контроль. Постоянно стучали, мы знали кто, проверяли… Нельзя сказать, что очень уж притесняли, так, декан сказал, как бы между прочим, что, если что — исключим. А программа та называлась «Дело клуба «Фельетон». Я был адвокат, был прокурор. Мы с ним были одеты в жилеты на голое тело, галстуки, белые перчатки… Были судьи в белом и черном париках (где-то спёрли на «Беларусьфильме»), в костюмах «тройке», конфедератках с кисточками. Охрана тоже ходила в жилетах на голое тело с табличкой»Дело клуба «Фельетон». В качестве вещдоков были развешены все наши афиши за два года. Прокурор обвинял, а я потом должен был финальную речь произнести — отмазку. Процесс происходил, насколько можно, более-менее серьёзно. Были представлены все наши хиты музыкально-танцевальные… Я думал, что нас осудят… А в качестве приговора отправят нас на три года в Полесье, в глухую деревню (распределение приближалось) и переименуют клуб «Фельетон» в какое-нибудь фольклорное хрензнаетчто «Полешуки». Я уже даже музыки всякие в таком духе заготовил для этого. Думал, что на волне всех этих «Ура-ура!!!» нас всё же засудят. А нас — оправдали! Да! Народ весь проголосовал за оправдание. Тут я понял — вот она СЛАВА!!! (Смех).

После института мы с женой по распределению уехали в Славгород. Я собирался даже из Славгорода ездить в Минск эти вечера делать. Там же в Минске у нас всё осталось: аппаратуры тьма, света разного, стробоскоп, лампы всякие, инструменты… Но, конечно, это был бред. Славгород-Минск — это даже не 200км, это почти 300. Еще год на инъязе все вспоминали, надеялись и верили… Но уже было понятно — всё, конец…

В первой школе, куда мы приехали, мест не было, и нас с женой отправили работать в школу-интернат. Домик дали финский — моё первое жилье, самостоятельное, жена тогда беременная была. В октябре 86-го родила сына. В местном ДК один парень взял меня дискотеки с ним крутить. А там была очень интересная тусовка, довольно неглупых ребятишек. Там была чума просто, десятка два или три брейкеров, причём очень классного уровня. Их парень один тренировал, он в Узбекистан потом уехал, выиграл там республиканский фестиваль по брейк-дансу. Само по себе, интересно уже то, что в 86-87гг в Славгороде был развит брейк. Значит, люди слушали музыки разные интересные…

Потом очень занятный случай произошёл. Ехал я в Горки, в с/х академию, а один парниша возвращался из Питера, раззнакомились, разговорились. Выяснилось, что в Горках, в то время (87г.) была огромная кодла любителей русского рока. И вёз он из Питера оформление альбомов «Аквариума», «Зоопарка», фото всяких там питерских групп, листовки, распечатки альбомов, вышедших в Питере, которых здесь никто не слышал… Хотя я Питер в институте и слушал вовсю, было знаешь ли, много совершенно нового. Но главное! Он вёз с собой журнал «Тусовка» Валерия Мурзина из Новосибирска (с которым я потом познакомился, очень душевный, кстати, мужик и романтик, до сих пор, этого дела). А журнал представлял собой полугодовик, толстый, печатный. Там были всякие фестивали, куча интервью со всякими Гаркушами, Борзыкиными, «Странными Играми» и проч. Московские дела… Короче, журнал был солидный. Под псевдонимом Виктор Банев (из Стругацких) писал сам Мурзин и, так получилось, что его цветистый слог пришёлся мне очень по душе. И Мурзин, сам того не желая, стал одним из моих учителей в самиздате. До этого я самиздата не читал. Я знал, что есть такие журналы, о них я что-то читал. Перестройка все-таки началась. Повылазило много всякой информации.

После интерната пошел я работать в райком комсомола. Из чисто меркантильных соображений. Интернат закрыли, дома жена, ребёнок. Да и хотелось посмотреть изнутри, что это такое, что мы постоянно и так долго ругали, через это я организовал в Славгороде студию звукозаписи и молодёжный центр. Я заворгом работал, и в принципе на свои обязанности забил, и меня в результате выгнали к чертям через 14 месяцев. Но душу мы отвели классно, у нас были такие вечера! Театр сплошной. 8 Марта мы программу делали, где три мужика играли трех бабищ! Это всё! А самая чумовая наша вещь была — это Новогодний вечер «Бал у Сатаны» по «Мастеру и Маргарите» (я тогда подсел на Булгакова) на новый 1988 год. Это была соответственно сатира, к «Мастеру и Маргарите» имевшая очень малое отношение. У меня были совершенно шикарные Азазелло и Бегемот. «Бегемот», причем, живет здесь, зовут его Сашка Опидович по кличке «Петлюра». Он был тогда альпинист охеренный, учитель физкультуры или военрук, не помню… И то, как он играл Бегемота, честь сделало бы даже товарищу Булгакову.

Мастер, у меня, правда, тоже был ещё тот. Действительно, достаточно сумасшедший. Плюс это были ещё танцы всякие, там ведьмы бегали нахлобученные со старыми вениками. У всего этого, наверное, самое интересное было в начале. Я, волей случая, играл Воланда. В чёрном шёлковом плаще, с какой-то застёжкой, с зелёной мордой, лысины тогда ещё не было. Да, и перед самым началом у меня разбились очки. Пришлось стекло заклеить пластырем. Я больше напоминал Коровьева… Сценарий у меня отсутствовал, да и на Воланда я явно не тянул — я был слаб и никчёмушен.

Но начиналось всё это весело! Зал, зрители. Новый Год, выходят девочка и мальчик — то ды сё, с Новым годом, всё такое… Тут гаснет свет. Когда включается — на сцене я сижу — дядька Воланд — и Бегемот. Потом мы этих детей со сцены изгоняем. Опять гаснет свет. Бегемот стреляет из хлопушек. Одновременно с этим включается стробоскоп, и их как бы под взрывы уносит со сцены: одного, второго… Народ не врубается, что происходит, шухер такой, все офигели… Потом, правда, все успокоились. Ну прикинь, народ пришёл на новогодний вечер, всё чинно, а тут дурня такая… Весело было, знаешь… Хорошо.

И тут приехал в 88-м году домой в Могилёв, а мне говорят — тут рок-фестиваль был! Как начали мне рассказывать про первый «Диалог». Я одурел! Группы, которые я уже слышал: «Манго-Манго», «Алиби», у нас, здесь, в Могилёве! Да как это было! «Сезон Дождей», «Мроя», «Бонда»- все группы в прекрасной форме, это ж их самый расцвет тогда был! Такой шум стоял, т.е. в городе никакого рок-н-ролла, а тут вдруг!

Тут подоспел 89-й год, рок-фестиваль «Диалог-2». Но, пока суд да дело, я свой первый номерок и собрал. За неделю в Славгороде от руки написал в тетрадочку, он сначала рукописный был, тетрадка у меня, может, и сохранилась. Открываешь обложечку, там рамочка, написано «Окорок» и что-то там ещё…

Откуда название? Есть у меня легенда для себя, что это сокращение двух слов «около» и «рок». Но за давностью лет я не уверен, что это именно так. И до «Диалога-2» я успел его отпечатать на машинке, вклеил какие-то рисунки дурацкие, пару фото, коллаж на обложку. Впечатал всё это на листах из альбома по рисованию. У папы на работе был ротатор! Не ксерокс, не ротопринт, а хрень такая, с ручкой, которую надо крутить, и листы выходят, и краска очень мажется. Я попросил папу, он отпечатал мне десять журналов. Но в результате, от этих журналов остался один, т.к. начальник этого ротатора капитально пересрал: «Бля! КГБ! КГБ! Вот тебе один…» А остальных девять — уничтожили… И вот, с этим одним на втором «Диалоге» я вдруг подлез к президенту могилёвского рок-клуба Александру Владимировичу Перегуду, который восседал гордо, с очень длинным хайром и деловым видом.

— Вот посмотрите, Александр Владимирович, ребята тут делают…, и я, вот тут сбоку…

А мысль какая была: ну очень хочется, поэтому вот люди возьмутся делать журнал, и я, глядишь, на что-нибудь сгожусь тоже с ними рядом. Надо сказать, что с улитовцами (Молодёжный Культурный Центр «Улита» — прим.ред), с Ковалёвой, с Кашубой Сергеем я был знаком, а вот с Перегудом никогда не сталкивался. И вот Перегуд этот журнал взял… Да! Надо сказать, забегая наперёд, что у этого журнала была счастливая судьба, потому что всегда находились люди, которые ему помогали. К примеру, скажи Перегуд тогда, что это, мол великое говно? Это не значит, что кончился бы журнал, наверное, я бы его как-то делал, но каким он был бы и сколько он был бы, это вопрос второй. Перегуду это очень понравилось, сейчас я понимаю почему. Не потому, что я был такой великий писака, а, во-первых, он был знаком с урлайтовцами (с/и журнал «Урлайт», г.Москва — прим.ред), с Волковым, с Сашкой Серьгой они даже дружили. Серьга приезжал на первый «Диалог», кого-то из групп, кажется, привозил играть. И Перегуд читал эти вещи, и не только «Урлайт». У него были «Рокси», «РИО» (Питерский с/и — прим.ред) и много чего ещё… Он катался по всему Союзу, кое-что слышал, видел, кое с кем был знаком. И обрадовал его сам факт того, что это всё-таки есть. Батюшки! И у нас есть!! Ага!!!

Один друг моего друга, имея знакомства в Могилёвской типографии, за энное количество поддачи катанул как-то экземпляров 50. Мы тогда на фестивале ходили и их раздавали кому надо… Вот тогда Перегуд к «Урлайту» сунулся, ребята из «Урлайта» ему сказали просто… Но я, естественно, услышал первую часть этого изречения — что это «написано талантливо».(!!!) И я, ну ты что! Да у меня ж!.. Ну ещё две лопатки прибавилось на локтях, в двери узкие перестал проходить… Да, но вторая часть была несколько иной. Они сказали… Короче, полностью изречение звучало так: «Написано это талантливо, но поскольку так писали в рок-самиздате лет шесть назад, то это наивно и даже глупо!» (Радостно и понимающе ржём).

Но, раз уж было сказано, «талантливо», остаток меня не так сильно задел. Это такой принцип есть — похвали человека, потом критикуй — он тогда это лучше воспримет. И я действительно воспринял и, ознакомившись с теми же «Урлайтами», я понял, что право, так сказать, у них было, причем не на 100, а на 200%. Ведь я-то что, на что ориентировался? На прочитанный за одну ночь журнал «Тусовка», на газету «Московский Комсомолец», журнал «Ровесник» и т.п. Язык самиздата мне был знаком по Мурзину процентов на 10, а 90 — это язык учителя иностранного языка, коим я и являлся.

Т.О., действительно, к самиздату это имело довольно далёкое отношение: по стилю и по языку это было довольно смешно, но по содержанию?.. Тут другое… Он как факт был хорош. Перегуд этим так увлёкся… Он тогда тоже пробовал пописывать кое-что. Да, это было классное время! Время «Диалога». Тут же появились первые оппоненты, в лице тех же ребят из «Улиты», того же Кашубы, Ковалёвой, которые мне сказали: «Юра, что ты за говно такое сделал, чернуха, хрень какая-то и т.д.» «Вы же ни хрена не понимаете! Это же здорово!» — кричал Перегуд.

И вообще, слова такого как «будем делать журнал» не было сказано. Просто его начали делать. У Перегуда были материалы, фотографии Наташки Васильевой… Очень классный, кстати, питерский фотограф. У неё архив потрясающий, она же и «Диалоги» снимала. Она, вообще, человек достаточно заслуженный и старый, такая хиппейка, очень душевная женщина. Она снимала всех людей, с которыми дружила или была хорошо знакома, все концерты-фестивали, где была. И сейчас все фотографии Питерского рок-клуба «золотой эры» — это всё процентов на 80 принадлежит ей. Используемые везде, где можно фото Цоя, Майка, Задерия, БГ, Мамонова и многих других — это всё её работы. Хотя она профессионалкой и не была. Нашлись у Перегуда какие-то неизвестные стихи БГ, материалы про «Алису» и др., но, в первую очередь, главное событие, от которого впечатлений было выше крыши — это прошедший второй «Диалог».

Ну прикинь, 89 год, конечно, это не такой уж офигенный андеграунд. Это у нас, а в центрах (Москва, Питер) уже давно всё в полный рост, тем более, это ещё не полное увядание питерского рок-клуба. И тут пожалуста тебе: «НАТЕ!», причем в самый лучший для «Нате!» период (лучший состав, группа в форме). Они дали Могилёву очень много, даже в смысле свободы. Всякие там имитации половых актов на сцене (а почему на ТВ можно, а на сцене нельзя?). Плюс «Калинов Мост». Правда, Ревякин тогда был с температурой и больным горлом, тем не менее, это было да! Да и «Алиби» тогда было в прекрасной форме. На галла-концерте зал пел хором, стоя: «Я пою, но не для них…», т.е. «антибюрократическую песню»! Это надо было видеть! Весь «Химволокно», тысяча с чем-то человек, полностью встаёт и стоя поет с «Алиби» песню! Также был питерский проект «Прииск» — такое странное сочетание «революционности» «Телевизора» с лирикой. Был «Цемент», тоже в потрясающей форме. Такая способность играть рок-н-роллы, качество звучания эдакое, прибалтийское! Хороши были «Мроя», «Зартипо» — для Беларуси это считалось панком по тем временам. Ну и могилёвские группы были: «Конвент&;;;raquo; и «Постоялый Двор».

Да! Я забыл. Прошёл недавно и первый Могилёвский рок-фестиваль, что также повлияло на первый номер журнала. «Диалог-89» был в мае, а Фестиваль прошёл в апреле. Ладно «Диалог», но этот фестиваль, который провёл Перегуд совместно с «Улитой», это ни с чем не сравнимо! … Куда это я кружки задевал? Ага, нашёл. Кстати, вот сушки имеются. (Пьём кофе.)

За этот фестиваль честь им и хвала. «Улите» вообще за многое честь и хвала. Что такое «Улита» тогда? Это был молодежный культурный центр (МКЦ), при комсомольцах созданный. Как они пробивали этот первый фестиваль, можно вообще отдельную статью писать. В архивах, которые мне передала жена Перегуда, чтобы они не засоряли их быт, и без того засоренный, есть письмо. Потрясающее просто письмо в обком Партии, в котором требуют провести фестиваль, подписанное тремя десятками подписей всяких молодых инженеров завода им.Кирова и т.д. Письмо потрясающее по романтизму и революционному настрою года этак 18-19-го, т.е. такой комсомольский запал в 89-м году, через 70 лет!.. Это всё…

В конце концов его разрешили. Вот это да! Лучший в городе зал, хороший звук. Да, «Улита» сделала великое дело, хотя, как я понимаю сейчас, это их интересовало постольку-поскольку. И вот, тринадцать коллективов. Ходят, значит, перед фестивальчиком слухи разные: «Вот это будет круто, это — так себе». И вот выползли «Лабиринт», заслуженная группа Валеры Ерёмина, «Постоялый Двор» Макара. Эх! Голосина была у него какая! Сермяжный панк. «Проезд Запрещён» со своей сложнючей программой, которую они очень хорошо отыграли. Николаенко с Ринкевичусом и тогда играть умели. «Конвент» совершенно крышедробительный тогда был. Была группа достаточно любопытная «Архив». Играл «9 этаж» (это будущий «Трэшер»), молодые совсем пацаны были. Вылезли люди и из филармонии, ныне известные, там всякие Беляевы и пр., которые составляли тогда цвет инструменталистов Могилёва, да и до сих пор, наверное, составляют. Была группа, в которой играл А. Баль. Солировал там нынешний директор ДК завода им.Кирова. А когда они приехали, из автобуса выходят и несут костюмы. Белые. На плечиках. Под полиэтиленом. Мы на ступеньках стояли у входа. Все посмотрели так. Бля-я-я-я… Белые костюмы. Ха-ха-ха… Эт не по-нашему. Э-э-эт-то группа нехорошая. Ну она, кстати, и не была очень хорошей. Потом Баль принял руководст?во этой группой, и она стала лучше.

Вот после второго «Диалога» собрался второй номер журнала. И хотя у народа интерес к року потом спал; те, кому это было надо, подогрелись на нём очень здорово. Для Могилёва это дало такой толчок охеренный…

Появилась обложка на 2-й номер. Был такой Сергей Семко, «профессиональный художник-график», как его назвали в энциклопедии «Золотое подполье», хотя он, скорее, профессиональный инженер. Это вообще, человек в творчестве — самородок. На обложке была нарисована гитара, распятая на кресте. Это потом я узнал, что это большой попс, конечно, но тогда меня этот попс вполне душевно устраивал.

А третий номер так вообще: то тут, то там. Пошли старые Питерские дрожжи. Хотя Питер и издыхал уже: люди слушали Сибирь: «ГО», Янку, Ника рок-н-ролла, «ИПВ» и др., но мы-то и Питер весь тогда ещё не слышали… Складывались журналы как-то довольно быстро, они маленькие были. Типография всё это исправно печатала. Связь работала с чёрного хода, через забор всё это выносилось. Третьего номера было уже штук 150, считать было трудно. Сколько отпечатали, собрали в кучу, сшили-склеили. Из редакторов осталось нас только трое…

Четвёртый номер сильно начал изменять крышу под влиянием «УрЛайта». Там интервью Летова + «108-я статья» Серьги — это серьёзное программное произведение даже для «Контр Культ Ур-а». Мы просто сидели в кафе «Молодёжное», разговаривали на эту тему, и люди на нас смотрели как на сумасшедших, поскольку после первого прочтения я в половину даже не въехал, и это ещё не всё. Мы отправились в Москву и выехали на фестиваль «Сырок-III», а тут и «Комитет Охраны Тепла» подоспел, и не один, там дохерища всего было. Такие группы! И как Комету стебали, а она действительно массу групп с периферии вывезла в Москву, показала людям. За что хочется перед ней шляпу снять.

Т.о., явно переориентировались. Если Питер ещё и присутствовал, то всё меньше и меньше. Беларусь нам вначале не понравилась, и вообще мы не ориентировались изначально на Беларусь. Журнал не был белорусским. Вот к лету мы и выпустили IV номер. Ксероксная книжка, папки такие. Обложка клеилась прямо на папку. Их штук 25, наверное, было. Больше не потянули.

К осени сделали номер V, и тут появилась возможность сделать в типографии журнал, и меня так «задушила жаба», что мы сделали из 2-х один: IV+V. Частью материалы были выброшены, обложка от V-го номера стала последней, а от IV-го — первой, так решил Коко.С (С.Семко) — художник.

После того, как вышел IV-V, мы съездили на «Сырок» в 90-м году с пачкой этих журналов 20 штук. Мы их продали в мгновенье ока, тогда ж бум был, буквально за 15 минут и могли бы продать ещё, наверное, штук сто, если бы знали. А тираж был сумасшедший — 1000 экземпляров. Просто у типографии свои запасы, им не велика была разница, сколько платить. И вот на два года мы стали чуть ли не единственным журналом самиздатовским, который издавался в типографии вообще в Союзе. Тысяча экземпляров для самиздата — это огромный тираж. И, соответственно, т.к. тираж такой был, эти журналы начали расползаться по разным адресам, люди начали писать письма, мы начали всё это рассылать… Для некоторых точек страны этот журнал остался единственным с/и журналом, который они знали вообще.

Я не обольщался по поводу того, что он был так популярен. Была также «КК», «УрЛайт». Нас часто сравнивали, но я не считаю, что «Окорок» был так же хорош — это неоднозначные были явления. Общение с «УрЛайт-ом» и «КК» нам дало не только поездки на различные фестивали и мероприятия, оно дало ещё и материалы кое-какие. А им писали с удовольствием, поскольку журналы были заслуженные; они что-то скидывали и нам.

Ещё мы собирались делать фестиваль «Диалог-III» совершенно убойным составом. Мы звали «ГрОб», «Комитет Охраны Тепла» дал согласие, «Раббота Хо» вместе с «Восточным Синдромом» да ещё немереное количество самых разных групп из Москвы, Питера и т.д. Даже «АукцЫон» собирался. Но всё накрылось медным тазом, поскольку отменили этот фестиваль. Кашуба, Татарова. Они испугались, поскольку билеты покупались плохо, и начали давать отбой. Ну а я попросту сдриснул, у меня была истерика, нервный срыв, и мы не сообразили, что можно посражаться за этот фестиваль. То есть ступор такой наступил. И когда на следующее утро мы сообразили, что что можно сделать всё-таки фестиваль, и всё будет нормально, то уже целой куче народу было сообщено, что всё отменяется и никуда ехать не надо… Вот так всё и накрылось, а очень жаль…

И вот с осени 90 года могилёвский рок-н-ролл без очередного толчка начал потихоньку загибаться. Кто-то куда-то уехал, кто-то распался, начали разваливаться все тогда «золотые» составы. И к лету 91-го года развалилось всё, что было: «Проезд запрещён», «Лабиринт», «Постоялый двор» и т.д. Ну а чуть позже и МКЦ «Улита» прикрылся. Но ещё при их участии мы сделали в сентябре 91-го сумасшедший фестиваль «Будь спок» с огромнейшим количеством групп. И получился он такой, … панковский, т.к. «Окорок» к тому времени стал «идеологом панк-рока» — мата завелось много, всякие рецензии писались в стихах(?!).

Но из могилёвского рок-н-ролла на «Будь спок!» уже и некого было вытащить, ну «Четвёртое поколение» с Олегом Гребеньщиковым да группа «Конвент», которая хозяином аппарата была, и которую не заметил никто, поскольку она не вписывалась туда никак. Приехал тогда Вася Шугалей «Ы-Ы-Ы» с большим составом (Минск), «Нейро Дюбель» (Минск), чуть ли не первое выступление у них было, «Эдгар ПО» (Гомель), «МамаДалаБанку» (Витебск).

А позже начались «Во доросли», начались, причём, совершенно случайно. После «Будь Спок»-а сложился т.н. «состав любимцев». У нас переориентировались вкусы на «любимцев» белорусского рок-н-ролла. Это, в частности, «Эдгар По», «МДБ»… Если учесть, что на «Будь спок»-е были такие ребята, как «Резервация здесь», «Трест», «Карательная психиатрия»…

К тому времени практически и VI-й, и VII-й номера были готовы, да и VIII-й по большей части уже сложился. Редколлегия? Это всё миф. Никакое количество людей никуда не возросло и никогда не возрастало. Все эти псевдонимы и приколы… Просто разные люди иногда писали, а мы помещали их статьи. Писем было очень много, буквально каждый день — по шесть-семь в неделю, пачки целые. Письма были очень разные. Иногда весьма интересные, а порой … , тоже…

Я однажды посчитал, «Окорок» отсылался в 100 городов по всему Союзу и ещё пару десятков посёлков и деревень, и в ответ писали из Сибири, Ростова, Дагестана, Узбекистана… Казахстана, Туркмении не было… Ещё из Молдавии, Прибалтики… Это не значит, что в каждом городе «Окорока» было навалом, и все его читали, но во многие города попадало довольно большое количество…

Да… Ну, что ж, Юра, за два часа ты тут баек нарассказывал порядочно, так что пока остановимся. Разберём, переварим, проглотим. Тем более, что это ещё только половина. Ну а продолжение — в следующем номере.