Фестиваль Мартовский кот-2002

Друзья когда-то говорили, что я на кота похож. Ну уж нет! Избавьте меня от сравнений! Не хочу быть котом, а уж тем более — мартовским. Лучше человеком, пусть драным, как распоследняя дворовая кошара, но человеком. Хвала Создателю, что после фестиваля я оным себя и чувствовал. А ведь могло быть иначе…

В прошлые вёсны на фестивале авторской песни «Мартовский кот» я появлялся исключительно в качестве зрителя. В этом году захотел-таки побывать в качестве участника. Кстати, сделать это просто: пишешь заявку — и ты участник. Но это ещё не значит, что тебя тут же выпустют на сцену и под грохот фанфар и хлопот ладоней обласкают вниманием…

В первый день феста я, с гитарой под мышкой, приплёлся в Дворец Пионеров и, в числе прочих, был приглашён в «Творческие мастерские». Если кто-то решил, что в этих мастерских поэтов и музыкантов лобзиками из фанеры выпиливают, то он ошибается. Скорее, можно сказать, что там делают обрезание. И крыльев в том числе. Сидят несколько бородатых дядек и «жюрят», недостатки ищут, критикуют… Происходило это так. Участники-претенденты (мальчики, девочки и тёти с дядями, съехавшиеся со всех уголков Республики и ближнего зарубежья) выходили, за бесплатно пели или читали стихи, а им так же по доброте душевной перемалывали косточки, текста и музыку. «Наезжали» зачастую вполне аргументировано и уж дилетантов «срубали» без малейших колебаний. Но иногда и с теми, кто действительно представлял интерес как личность творческая, случались незадачки.

Есть такая штука — стереотип. Стереотип авторской (бардовской) песни сложился давно. Это что-то страшно интеллигентное, утончённое, мягкое, что-то такое про костёр и чарку вина в отблесках пламени, что-то про изгибы гитар и тел… И обо всём этом — могучим русским языком!!! И обязательно литературным (ох..еть! — Прим. ред.), а отступлений от литературности не моги позволить! Вот это, в общих чертах, и есть стереотип авторской песни. Может быть, я и не справедлив, но… дешёвая эта романтика. Люди в эту романтику от жизни убегают. А мир-то у всех один, сколько в Нём границ и рубежей не возводи. И только поэтому лучшие песни, которые рождаются в бардовской среде, как раз те, что о жизни написаны, пусть даже в свете костра, но никак не о самом костре…

Я это всё к тому говорю, что очень больно мне было смотреть, как нашего могилёвского Никиту из группы «КАЛАЧИКОМ РЯДОМ» «зарезали». С точки зрения стереотипа — имели право, поскольку ну никак этот псевдо-арт-рок не вклинивался в представление о бардовской песне. А вот с точки зрения творчества, вряд ли это было правомерно: то, что делает Никита, по меньшей мере интересно, ярко. Иначе бы не вызвало столько полемики при обсуждении. Было на «мастерских» и ещё несколько нестандартных персонажей, которых так же «срезали», правда, с меньшим шумом, чем Никиту. Что касается меня, то «естественный отбор» пройти удалось, благо песни у меня более близки к «стандарту», чем у того же смелого экспериментатора Никиты.

А вечером был концерт гостей фестиваля. Хороший звук, тёплый зал, много песен, несколько исполнителей, из которых лично мне запомнилось только двое: Леший, о котором речь ниже, да ещё какой-то усатый мужик, заявивший: «Гребенщиков был не прав / У каждой женщины должен быть удав»…
После концерта покровитель молодых дарований Эдуард Медведский приглашал на базу, где вписывали приезжих, но всвязи с тем, что этой ночью был запланирован «Школьник-2» — ночной концерт в школе у Шума, пришлось отказаться. А о «Школьнике» расскажет сам Шум, полагаю?…

На следующий день, после бессонной ночи и возлияний, коими сопровождался «Школьник», являя собой зрелище весьма плачевное, я снова взошёл на сцену. Какая уж тут музыка! Да и звук хороший, как назло, исчез. Так что отыграл я ужасно, себя не слыша, на весь мир злясь. Сошёл со сцены и тут же от одного умного товарища услышал странную просьбу: «Не погань русский язык». Дескать, в песнях моих используются нелитературные слова, несуществующие в русском языке. Надо же! А я-то думал, что это мои авторские находки и неологизмы! Медведский утешал меня как мог. Сам понимаешь, говорит, какая тут публика. К залу, мол, с уважением относится надо. А я, типа, эта, того… не уважаю. Да уважаю я, а вот он меня — не всегда, потому и больно бывает, потому и ругаюсь. Этава, как его… Поэта каждый обидеть может!

В общем, сел я в зале рядом с Лешим, дядькой из жюрей, который в мастерской на Никитушку наезжал, точнее на его философию эгоцентризма («Под облаками — Бог, над облаками — Я»), а после вечерком на сцене выступал. Сидели, значит, с ним, разговаривали насчёт моих песен, а потом у выхода курили. И вот здесь, в двух шагах от себя, я вдруг увидел Поэта. Настоящего поэта от жизни. Такого восторга я уже с год не испытывал. Леший своими эпиграммами-экспромтами меня попросту засыпал! Они лились из него как из рога изобилия, отточенные, законченные, острые. Я этим всем надышаться не мог, слёзы с трудом сдерживал. Или просто пьяный был, растрогался?.. Да нет! Просто вот на таких людях, которые в этой жизни до хрена всего перевидали, но всё равно от стихов и песен плакать умеют, вот на них-то эта грёбаная бардовская песня и держится!

…А «после бала» был гала-концерт. Я с грустью смотрел на выступления лауреатов и призёров. Бледненько. Грустно. После Лешего просто тошно было на всё это смотреть… А потом ехал я к Змею, ветер глотал, ком в горле давил. И стыдно мне было. Кто из них… и из вас поймёт, из-за чего?

Тимофей ЯРОВИКОВ