Адаптация к Смоленску

К «АДАПТАЦИИ» я пришёл подготовленным. Шум на пару с Шуманом все уши прожужжали. Мол, такая вещь!.. Такая вещь!!! Я поверил. Я, вообще, людям верю, а как же иначе? И ведь, действительно, вещь! Признал я Ермена. Как поэта признал. Настоящего русского поэта с раскосым казахским взглядом. Он строчки не рифмует красиво, за высокими штилями не гоняется. Русский поэт — это когда больно. А Ермену больно...

Однажды утром курил я в университетском толчке. С Виталиком вместе. Ага, тем самым, из группы «МОЛОДОСТЬ», который брат Клайда. Так вот стояли, курили. Виталя рассказал о поездке на прошедших выходных в Минск, где проходил съезд национал-большевиков, а потом «десертом угостил»: поеду, говорит, на этих выходных в Смоленск концерт играть. Я тогда ещё на него глаза, помню, поднял удивлённо, а он мне как бы между прочим: — «АДАПТАЦИЯ» приезжает. На одной сцене играть будем«. Я, понятно, тоже захотел ехать.

Есть в Могилёве замечательная столовая «Пачастунак». Частенько «омутовская» бригада там портвейны пьёт, разговоры хороводит. Этакое место ключевое, где всякие мероприятия, поездки да рыбалки обсуждаются. В этот раз мы тоже собрались обсудить пару маленьких бутылочек и будущую интервенцию в Смоленск. Змей, Клайд, Виталя, Дрио-Пятак (спасибо ему за угощение!) и я. Разговор был за главное: песни-то Виталя поёт, но «МОЛОДОСТЬ» его одинокая, то есть состава музыкантов для выезда нет. А условия выступления — электрическая программа. Решили выйти из положения так: Змей возьмёт на себя бас, Виталя с гитарой вокалить будет, а мне достанется вакансия оператора электрогитары. Я согласился. На всё готов был, уж больно хотелось на Ермена живого посмотреть. Так стал я гитаристом группы «МОЛОДОСТЬ».

Поскольку времени до концерта оставалось мало, нужно было срочно репетировать. Несколько дней прошло в активной плотной работе и возлияниях. Наконец, в субботу утром 4 фигуры двинулись по ещё спящему городу к остановке автобуса. Вокзал встретил прохладой и маленькой толпой могилёвских нацболов, которые выдвигались по тому же адресу, поскольку Россию и праздник «День Нации» немыслимо себе представить без представителей братской Беларуси.

«День нации» — это такой неофициальный праздник, провозглашённый национал-большевистской партией и её лидером, скандальным писателем Эдуардом Лимоновым. Эта партия — молодёжная организация, выступающая против притеснения русских на национальной почве в России и других странах, причём, не гнушающаяся агрессивными и радикальными методами борьбы. Популярно объяснил? Прошу прощения у тех, кто лучше меня разбирается в нюансах политической ситуёвины и суть донести смог бы лучше.

Дорога была красивой. До Орши (ехали дизелями) добирались, вкушая водку «Товарищ» и играя песни. В Орше встретили нацбол-делегацию из Минска. Долго обнимались со столичными друзьями, кои, потеряв кого-то в дороге, вчетвером ожидали поезда. Вскоре все вместе двинулись на Смоленск.

Можно лирическое отступление? Спасибо. Так вот. Мы живём хорошо! Мы сыты, обуты, одеты! Можем позволить себе пивка-водочки чуть ли не ежевечерне. Города у нас чистенькие, ухоженные, водка не палёная, вку-усная... Я читал, что Смоленск на холмах стоит, но не думал, что всё так запущено. Там даже трамваи не по всем склонам пройти могут из-за крутости. А трамваи!.. О-о-о! Это было первое, что привлекло наше провинциальное белорусское внимание в провинциальном русском городе. По улицам ездят броневики со стёклами, не иначе. Урбанистические пейзажи в Смоленске жутко тоскливые: дома разбросаны, всё неровное, холмистое... Но всё равно была в этом некая бестолковая прелесть. Там русский дух, там Русью пахнет!

Нас встретили на вокзале, погрузили в один из проходящих броневиков и повезли на место проведения митинга. В салоне кондукторам совались белорусские деньги, гучала милогучная родная мова, шутки, смех, веселье... Я очень хорошо запомнил утренний трамвай. Особенно, в сравнении с вечерним. Но об этом после.

Когда белорусская делегация в составе человек двадцати (плюс провожатые) вышла на улицу, где готовилась к шествию демонстрация, я удивился... Ожидал толпу человек под 300, но всё было гораздо скромнее. Колонна голов в 100 разворачивала знамёна и транспаранты. На плечо у локтя главные активисты вязали повязки цвета русской крови с белым кругом чистой совести посреди, в котором были заключены серп и молот революции! Колонна двинулась. Наша четвёрка повисла в самом конце шествия. Мы шли по смоленским улицам, солнце поливало нас лучистостью. Кажется, оно смеялось над происходящим: над ошалевшими лицами прохожих, вываливающих из магазинов и глазеющих на непривычное для себя зрелище, над ментами, которые шли рядом и улыбались (впрочем, весьма сочувственно), над зданием смоленской администрации, которому был адресован свирепый крик толпы: «Здесь сидят предатели!»... Шли люди. Пусть нестройно, крича невпопад, но шли! Больно и трогательно было мне слышать, как проходящие мимо бабушки спрашивали: «Ребята, вы за кого?». «За русских!» — следовал ответ. «Мы с вами!» — восклицали бабушки и пристраивались к колонне. Прохожим раздавались «Лимонки» (Печатный орган национал-большевистской партии — Прим.ред.) и листовки с призывом «Свободу Эдуарду Лимонову!»... Стучали каблуки. Шаги в грядущее всегда легки!

Я не знаю, фашизм это или нет. Фашизм — вознесение одной нации над другими. Фашизм образца гитлеровской Германии построен на предполагаемом превосходстве фрицев над остальными пацанами. Если это так, то далеко не фашизм то, что я видел в Смоленске. Это не было вознесением нации... Об этом я уже не раз говорил с тем же Шумом и не устаю повторять один единственный аргумент: когда на меня наезжают как на Тимофея, я, может, и подставлю щёку, смолчу — это будет ответ Тимофея. Но когда на меня наедут как на Русского — я буду отвечать как русский. Это не фашизм. Это не национализм. Пускай у нацболов идея подана в крикливой обёртке, но это ответная реакция на что-то извне.

Шествие завершилось у вечного огня и памятника русским полководцам. Были речи, слова, призывы... Мы курили, потешая ментов тем, что выбрасывали окурки исключительно в мусорку, стоящую неподалёку. Потом знамёна свернули.

Далее дорога привела нас в клуб «Коммандос». Мы вошли и офонарели: сарай, голая камора, обтянутая мешковиной и камуфляжной сеткой, маленькая сцена. И грязь. Всё выглядело такой сранью Господней!..

«АДАПТАЦИЯ» отстраивалась долго и со вкусом. Мы ещё до концерта отслушали всю программу. После я вспомнил, что Шум, который не поехал с нами из-за боязни разочароваться в Ермене как в человеке, и в «АДАПТАЦИИ», как в святом для себя явлении, в то же время обмолвился, что ему было бы приятно видеть на своих кассетах автографы группы. Я захотел сделать Шуму приятное и подошёл с этой просьбой к Ермену. Тот в любезности не отказал.

Мы играли первыми... Здесь же в зале был найден барабанщик, согласившийся отстучать с нами программу. Молодой парень совсем, горячий, стучал, разумеется, с лажами, но яростно, весело.
Начали играть за здравие. Группа «МОЛОДОСТЬ» знала, куда ехала. Это действительно её слушатель. Нацболы очень душевные и благодарные люди. Умеют ценить то, что им дорого, умеют не видеть сплошную лажу, прущую со сцены. Лажа лажей, но пёрло действительно. Виталя драл свою полуакустику, глядел безумными глазами в зал и пел, как в последний раз. Змей ковырял свой бас, который периодически пытался отрубаться, и вызывал одобрительные возгласы своей красной майкой, на которой было перечёркнуто слово «Америка» и написано снизу: «Янки, на х... домой!» (Весь вечер писали). Я был серьёзен и зол на: головную боль, монитор, из которого не было слышно моей гитары, весь мир, в котором не осталось ничего святого. Но это только добавляло ярости. Половину программы мы отыграли, як мае быть. Потом у меня отрубилась гитара. Тогда я снял лопату и пошёл к микрофону. Заканчивали мы с Виталей вместе, в два голоса...
Сойдя со сцены, я ослеп. Голова болела безумно. Смутно помню, как радостно обнимались, поздравляли Виталю с первым электричеством, говорили друг другу глупости... Клайд был на удивление доволен. Я ожидал с его стороны критики, обсиралова, чего угодно, но не такого умиления. (Сентиментален стал старик Эрман — Прим.ред.) Наверное, у нас, действительно, получился самый настоящий подвальный национал-патриотический рок.

Потом была «АДАПТАЦИЯ». Видеть эту группу на репетиции — одно. Концерт — совсем иное. Это даже не хвалебные панегирики. Просто даже самый равнодушный (но внимательный!) слушатель, услышав впервые «АДАПТАЦИЮ» был бы удивлён. Никогда в жизни я не видел такой самоотдачи на сцене! Я простоял весь концерт перед Ерменом, радуясь, что знаю тексты, так-как трудно в этой каше было разобрать слова. Впервые в жизни я понял, что такое слушать. Не знаю только, почему Ермен подписывается под такие националистические мероприятия. Он гораздо шире этих рамок.

Грех не сказать и о музыкантах. Актюбинская формация очень живая. Каждый музыкант (а, скорее всего, так оно и есть) — главарь собственной «банды». При этом музыканты они замечательные. Повторюсь, никогда в жизни не слышал такого драйва! И каждому бы могилёвскому музыканту такого слушателя, каким был я для «АДАПТАЦИИ»: с открытым ртом, дикими глазами, забывшим про головную боль...

Мне очень хочется рассказать про «АДАПТАЦИЮ» хорошо, правильно, глубоко, как это сделал бы Романов. Или Клайд, если бы захотел. Или Шум, если бы он там был. Придётся, однако, вам довольствоваться этим рассказом. А вообще, для тех, кто слышал «АДАПТАЦИЮ», мои слова не так и важны. Кто не слышал — послушайте! Песни Ермена сами за себя скажут.

После концерта Клайд умудрился взять у неразговорчивого Ермена интервью. Вскоре после этого «АДАПТАЦИЯ» уехала, а мы стали собираться на вписку.

Вечерний смоленский трамвай. На одном из поворотов вся ватага загудела, заныла и на следующей остановке вывалила из «броневичка». Мы, прогнувшись под тяжестью гитар, вышли, решив, что вот он, долгожданный отдых. Однако велико было наше удивление, когда вся нацбол-тусовка стала выламывать колья, собирать по дороге камни и бежать в подворотни. Стало понятно, что кого-то сейчас будут бить... Из разговоров мы уяснили, что из окон трамвая кто-то увидел толпу местных футбольных фанатов команды «Кристалл», которых Клайд тут же окрестил «крышталями». Представьте великовозрастных лбов, которые собираются бить детей! К этому ли призывает их партия? Нет, не к этому!.. Впрочем, забавно было смотреть, как Фомич — главный нацбол Смоленска, стыдливо прячет за спину дубинку, пока Клайд отчитывает его, как школьника, за то, что музыканты вынуждены охотится на «крышталей» вместо того, чтоб ужинать и отдыхать на вписке... Жена Фомича была приставлена к нам проводником и командирована на флэт. Через полчаса ожидания на остановке пришёл «броневичок». Мы погрузились... И долго хохотали, когда на следующем прыпынку герои ночных баталий, не найдя ни одного «крышталя», ввалились в трамвай.

Вписка была в высотном доме на окраине города. В однокомнатном флэте зависло 22 человека. Мы с Виталей заняли единственную кровать, коя и стала лежбищем для всего «Омута». А потом была копоть носков и сон...

Утро ознаменовалось потерей штанов могилёвской тусовщицей Дашей. Девушка, сидя на кровати, страдальчески глядела на окружающих, пока Змей не обнаружил пропажу под телевизором. После этой истории я, взбодрившийся и отдохнувший, понял, что день пойдёт хорошо. По дороге на вокзал все залезли в одну маршрутку и добрались в тепле и относительном комфорте. А на вокзале был бульон. Настоящий... Куриный... Gallina Blanca... Горячий! Потом — дизель.

А вы знаете, как хорошо в Орше? Я теперь знаю. Там хочется ходить и улыбаться, особенно когда в карманах неожиданно находятся белорусские деньги. Дорога до Могилёва была самой настоящей! Мы кушали грибы, майонез и вкусную белорусскую водку. Потом Клайд и Виталя спали, а мы со Змеем долго чесали языками, рассуждая о русской идее, партии и революции. Но всякое желание ораторствовать исчезло при появлении на горизонте родного могилёвского вокзала.

Можно легко адаптироваться к любым условиям существования, но нет ничего дороже тех, которые ты создаёшь сам. Наверное, поэтому я трогательно благодарил и Змея, и Клайда, и Виталю. Наверное, поэтому я чему-то улыбался, глядя в окно пятого троллейбуса, который ничем не напоминал смоленский «броневичок».