12.12.2007 Тимофей Яровиков: я такой весь из себя русский

Лидер группы СЕРДЦЕ ДУРАКА из белорусского города Могилёва, поэт, автор песен Тимофей Яровиков прибыл в Питер всего на один день, чтобы отыграть концерт в «Камчатке». Я встретил его утром на Витебском вокзале и ночью проводил на Московском — Тимофей отправлялся в столицу радовать своим выступлением тамошних обитателей. Весь день мы с ним разговаривали, и признаюсь, самое интересное осталось за рамками этого интервью. Некоторые темы возникали спонтанно в ситуациях, когда было не до диктофона. Тимофей — не только один из лучших авторов в нынешней русскоязычной рок-музыке (и не только в ней), но и замечательный рассказчик историй появления своих песен. Что ж, надеюсь, об этом я его как-нибудь ещё расспрошу и предложу вашему вниманию эти рассказы. Пока же будьте любезны ознакомиться с фрагментами нашей беседы, в которой Тимофей опять-таки рассказал и о себе и о группе кое-что неожиданное.

Игорь Лунев: Почему вы так долго пишете альбом? Ведь музыка-то у вас, вроде, не особо сложная?
Тимофей Яровиков: Больной вопрос, который мне задают по многу раз на дню. Долго… По не зависящим от нас причинам. Хотя можно ли их назвать не зависящими от нас, даже не знаю. В общем, в студии в Могилёве, где мы пишемся, пишется, кроме нас, ещё огромное количество могилёвских групп. Она перманентно занята. Периодически бывают заняты музыканты группы. Периодически у нас ещё возникают какие-то проблемы. Совершенно точно знаю: дай нам сейчас две недели — мы альбом «добьём».

ИЛ: Альбом записывается одним и тем же составом, или состав менялся в процессе записи?
ТЯ: Есть некоторые такие эксперименты, что ли… Видимо, далеко не всё будет звучать на концертах так, как в альбоме. Мы привлекли к записи виолончелистку, одну на песню мы пригласили гитариста группы РАЗГРОМ из Борисова, его Сашей зовут, я даже фамилии его не знаю. Лидер этой группы Василий Медунецкий трагически погиб этим летом. А так, в принципе, всё делали своим составом.

ИЛ: А виолончелистку как зовут?
ТЯ: Аней зовут. И её фамилии я тоже не знаю.

ИЛ: Хотел бы ты записать акустический альбом?
ТЯ: Очень. Я вообще акустику очень люблю. У меня так сложилось, что я на гитаре учился играть по своим песням. Меня когда-то пригласили в одну из могилёвских групп. Я когда-то просто писал для группы тексты, а потом та юношеская группа благополучно распалась на две, и в одну из них меня уже пригласили в качестве вокалиста — мол, ты пишешь, ты и пой. Я пищал там что-то. Потом и эта группа развалилась. А песни уже были. И оказался перед необходимостью учиться играть на гитаре, чтобы самому их петь.

ИЛ: Музыка была твоя? Мелодии?
ТЯ: По тем временам я писал только тексты, и ребята что-то на эти тексты соображали. Я уже ничего не играю из тех песен. Это было так давно, мне было тогда 15-16 лет.

ИЛ: Если бы ты всё же взялся за акустическую запись, это был бы твой сольный альбом или альбом СЕРДЦА ДУРАКА?
ТЯ: Я не погнушался бы сесть просто с гитарой и записать. Мне было бы интересно и с другими музыкантами, в таком лайт-составе. Хочется, когда мы допишем этот альбом, если будем делать презентацию какую-нибудь, сделать помимо той программы, которая сейчас есть, более или менее жёсткой, такую облегчённую, полуакустическую. Ну, наверно, будет гитара, быть может, скрипка. Очень хочется какие-то такие вещи попробовать. Акустический альбом — мне бы хотелось, чтобы это был альбом СЕРДЦА ДУРАКА. Я считаю, что если какое-то сотворчество происходит с другими людьми, то я, конечно, как автор несу ответственность за эти песни, но за продукт… Это должна быть общая радость и общая ответственность.

ИЛ: Ты не думаешь, что одним из побочных эффектов «раскрутки» группы СЕРДЦЕ ДУРАКА может стать постепенное смещение акцентов со смысловой нагрузки твоих песен в сторону твоей персоны или персон участников группы?
ТЯ: Я этого в отношении себя очень боюсь. Песни можно любить. И мне бы очень хотелось, чтобы их любили. Меня очень радует, что они находят отклик у географически далёких от нас людей. Это радует бесконечно. Но я всегда хотел бы соблюдать некую дистанцию всё-таки… Не то что с теми людьми, которые эти песни любят… Дружеские отношения меня напугать не могут. Но мне бы не хотелось, чтобы смещались понятия.

Справка: Тимофей Яровиков работает заведующим литературной частью в Могилёвском областном драматическом театре (как он говорит, его должность коллеги в шутку называют «завлитром»). Сравнительно недавно он в качестве автора песен принял участие в работе над спектаклем «Последняя женщина сеньора Хуана» по пьёсе Леонида Жуховицкого.

ИЛ: Ты говорил про твой театральный эксперимент — написание песен для спектакля. Ты думаешь, тебе это в обозначенном смысле поможет? Ведь в спектакле к песням будет обращено больше внимания, чем к их автору и исполнителю.
ТЯ: Песни получаются такими, каких я раньше, наверно, никогда и не писал. Тут у меня масса интересов. Во-первых, эксперимент какой-то творческий над собой: поработать с чужим материалом, но при этом не просто по заказу что-то написать, а переварить нечто и как-то на это среагировать адекватно. Да и меркантильный интерес в каком-то смысле преследую. Потому что, если это будет востребовано, спектакль будет «кататься», то к моей маленькой зарплате будет некоторая прибавка. Не могу сказать, что я об этом не думаю. Ну, и, помимо того, что это просто очень интересно, песни — другие. И мне кажется, что вот здесь у меня получается сдерживать себя каким-то условными рамками материала, с которым я работаю. Тут можно что-то новое попытаться в себе раскопать. Это дисциплинирует совсем по-другому. Это элемент для меня очень важный, я считаю, опыт уже получился такой бесценный, наверно.

ИЛ: У людей иногда исчезает критическое восприятие того, что делает тот или иной «культовый артист».
ТЯ: Есть человек, который пишет и исполняет песни. Есть его слушатель. Один — донор, другой, получается, реципиент. Задача слушателя — что делать? Слушать, понимать и в этом смысле сотворчествовать тому, кто поёт. Если он перестаёт это делать (а сотворчество предполагает критическое отношение), то он перестаёт быть слушателем. Я бы хотел для себя слушателей, а не людей, которые переступают эту грань. Я не хотел бы, например, чтобы меня «выдёргивали» из состава группы СЕРДЦЕ ДУРАКА. Тимофей Яровиков — грешный человек. Из него не надо никого рисовать, он тот, кто есть. Я бы не хотел панибратских отношений.

ИЛ: Но, тем не менее, хотел бы контакта, сотворчества.
ТЯ: Конечно. А иначе какой смысл? И со стороны слушателя, и со стороны музыканта должны прилагаться усилия. Я говорил уже, образ такой у меня в голове возникал: на концерты ходят люди, они платят деньги за билет, они вправе рассчитывать на получение удовольствия какого-то. Но это не значит, что они пришли, а тут для них шуты пляшут. Они пришли на концерт, но на этом концерте, когда я выхожу на сцену, я хозяин, а эти люди — мои гости. Если это гости, которые пришли и сказали: «Ставь мне на стол, наливай мне горилки, чего-нибудь ещё…» и диктуют мне, как я должен их развлекать… Нет. Я хочу, чтобы люди у меня в гостях относились ко мне и к моему дому с уважением. И чтобы они стремились быть так же интересны мне, как я, хозяин, стремлюсь быть интересным им. Это должен быть взаимный какой-то процесс.

ИЛ: Как ты полагаешь, на вопрос «Как дела?» надо отвечать рассказом о том, как у тебя дела?
ТЯ: Да почему нет? Хотя распространяться… Я ещё подумаю, насколько мне близок этот человек, насколько ему имеет смысл что-то рассказывать.

ИЛ: СЕРДЦЕ ДУРАКА — это группа или твой аккомпанирующий состав?
ТЯ: Мне с каждым годом всё больше и больше становится понятно, что это всё-таки группа. В группе люди бесконечно разные. И по духу, и по каким-то пристрастиям даже музыкальным — очень разные. Но мне кажется, нам вместе интересно. И потихоньку мы становимся группой. Несмотря на то, что все наши музыканты где-то ещё играют.

ИЛ: А тебе легче оттого, что в группе твой брат играет?
ТЯ: Ну, в каком-то смысле. Я шучу, что в группе СЕРДЦЕ ДУРАКА все, кроме меня, секс-символы. Потому, что посмотреть — красавцы, ёлки-палки! (улыбается) Брат очень мне помогает. Мне легче, я знаю, что положиться на него всегда могу. Потом, он, наверно, фронтмен команды.

ИЛ: Разве не ты фронтмен?
ТЯ: Ну, как сказать… Я, может, неправильно понимаю слово «фронтмен». Ну, в АУКЦЫОНЕ вот есть Фёдоров, есть Гаркуша. Они совершенно автономные личности, скажем так.

ИЛ: Но всё-таки лидером является Фёдоров, он автор музыки, основной вокалист.
ТЯ: Наверно, да. Я автор, но Пашка (Павел Яровиков, брат Тимофея, ритм-гитарист и бэк-вокалист группы СЕРДЦЕ ДУРАКА — И. Л.) на себя стягивает какую-то такую… Девочки кричат под сценой… Я слишком старый уже, чтоб девочки кричали под сценой, поэтому я надеюсь, что меня слушают (Всю тираду произносит со скромной улыбкой. Не думайте ничего такого, Тимофей не старый и для того, о чём он говорит, вполне сгодится даже по меркам молодёжной эстрады — И. Л.). Помимо всего прочего, мы вместе и поём. Он бэк держит. Это подмога серьёзная. На гитаре играет. Мне кажется, что мы на самом деле немножко разделяем: я смысловую нагрузку несу, а он — лицевую, так сказать.

ИЛ: А над музыкой нынче как работаете?
ТЯ: Я не музыкант. Я обычно сажусь, накидываю какие-то аккорды к песне. Написал её, намурлыкал, подобрал какие-то аккорды, принёс, показал. Аранжировка делается обычно группой и в первую очередь нашим басистом Ромкой Глюком. Он — музыкальный «движок» СЕРДЦА ДУРАКА, это совершенно однозначно.

ИЛ: Возможно ли, чтобы кто-то из музыкантов СЕРДЦА ДУРАКА стал ещё одним автором, пишущим для группы? Или пусть тогда свой проект мутит?
ТЯ: Например, если бы сейчас брат засел и начал писать песни, я одного хотел бы: всё-таки, коли я отвечаю за смысловой какой-то контекст в этой группе, то любой другой текст… Я должен за него отвечать. Вот недавно Алёнка (Алёна Кавкова, лидер могилёвской группы ОБАЯНИЕ НЕВОВЛЕЧЁННОСТИ — И. Л.) пропела нам песню свою, и мы играем её в нашей «электрической» программе. Мы это делаем по той простой причине, что мне кажется, этой песней мы можем что-то своё сказать. Она укладывается в общую нашу смысловую колею. Точно также мы играли песню покойного Васи Медунецкого из группы РАЗГРОМ, более того, она будет даже в альбоме у нас. Потому как это песня, которой мы тоже говорим что-то своё. Если кто-то напишет вещь, которая будет опять-таки укладываться в нашу смысловую колею, то почему нет? Я не такой большой «звезды козырёк», чтобы…

ИЛ: А брат твой не пробовал писать?
ТЯ: А он, по-моему, принципиально не хочет писать. «Все кругом пишут, — говорит, — я не буду». Что-то когда-то он пытался нашуршать. У могилёвской группы BEZ.NOT даже были попытки что-то сделать. Но как-то это осталось на уровне попыток. Может, он ещё однажды вернётся к этому, не знаю.

ИЛ: Деликатный вопрос… Обращают ли внимание музыканты СЕРДЦА ДУРАКА на тексты твоих песен?
ТЯ: Когда вдруг не приходит кто-нибудь из музыкантов на репетицию, и текст становится слышен, остальные, те, кто на репетиции присутствует, вдруг удивляются и говорят: «А ничего текст такой». Или вдруг они случайно попадают на акустический концерт и не пиво пьют где-нибудь, а краем уха «приклеятся», послушают… Но чтоб кто-то всерьёз прислушивался, пытался копаться в тексте, такого нет. Наверно, как и любые музыканты. (Далее со смехом) Наверно, это большая удача, когда музыканты пристальное внимание уделяют автору.

ИЛ: А может быть такое, что кто-то откажется работать над песней, если ему не понравится какая-нибудь строчка в тексте?
ТЯ: Именно строчка?

ИЛ: Именно строчка, слова.
ТЯ: Я не очень себе представляю такую ситуацию. Отчасти потому что не очень-то они и вслушиваются. Но так неоднократно бывало: некоторые строчки, которые вызывали у меня самого определённые сомнения… Я написал, послушали, послушали, и тут я вижу, что включается то самое сотворчество, и музыкант говорит: «Вот у тебя так и так, а что, если вот так и вот так?». Если идёт такой доверительный разговор, я вижу, что человек включился в процесс и относится к этой песне уже как к своей (а это ощущение для меня всегда очень дорого), я на равных с ним спорю, как будто он такой же автор, как и я. Если идейно будем противостоять… Я, например, такой весь из себя русский, а у нас есть ребята, которые белорусскую культуру поддерживают, и если им что-то с политической точки зрения не понравится… И то не думаю, что это будет причиной.

ИЛ: А политические дела неужто и на вас как-то сказываются?
ТЯ: В Могилёве есть люди, которые пеняют группе СЕРДЦЕ ДУРАКА, что это продажная группа, которая имеет цель: завоевание Москвы (произносит нарочито пафосно, с придыханием). Бывает, нас обвиняют в том, что мы не пишем песен на белорусском языке. У меня даже есть желание написать песню на хорошем белорусском языке и разбить их в пух и прах. Но для того, чтобы это сделать на хорошем белорусском языке, надо научиться на нём думать.

ИЛ: Если вас освободить от житейских забот и посадить в студию, сколько альбомов вы сможете записать?
ТЯ: Ну, штуки, наверно, четыре точно. Пять — не знаю. Но четыре смогли бы. Материала хватает. Не хватает времени, усердия и, может быть, стечения каких-то обстоятельств. Ленивые мы, конечно. Мы вообще — самая раздолбайская группа Могилёва.

ИЛ: В своих песнях ты порой говоришь на очень серьёзные темы, которые многими нынче воспринимаются в штыки. Ты говоришь о вере, об отношениях с Богом. Не чувствуешь ли ты возникающего в связи с этим у публики напряжения и, если чувствуешь, как ты к этому напряжению относишься?
ТЯ: Я говорю об этом и не считаю нужным это прятать куда-то. Это то, что у меня сегодня болит. То, что я вообще должен сказать в первую очередь. Да, я предполагаю, что многим людям это может не понравиться. Ну, ёлки зелёные, если вы хотите, чтобы я… Я дипломированный специалист, филолог, я могу срифмовать всё, что угодно, и это будет хорошо, я ручаюсь, но тогда платите мне за это грОши. Приносите мне заказ, я согласен сесть, поработать, это будет для меня тоже определённым экспериментом. Как это там у Веллера было? «Если ты профессионал — берись за любую грязную работу». Не скажу, что я профессионал великий… Но, например, меня бы не заломало тёте Мане поздравление в стихах на день рождения написать.

ИЛ: А текст для попсовой песни?
ТЯ: Не знаю, смог ли бы…

ИЛ: А если б смог?
ТЯ: Если б смог? Вот опять-таки в плане эксперимента, наверно, это было б даже весело.

ИЛ: В таком случае ты бы оказался уже в другом контексте. Ведь «попса» — понятие не эстетическое, а этическое.
ТЯ: Я бы, наверно, как к разовой акции, к этому отнёсся. Но и то… Я могу написать о чём угодно, но если мне попадётся тема, которая мне не нравится, я тоже могу о ней написать. Я напишу о том, как она мне не нравится. Как-то себе врать я не умею.

ИЛ: Ты фильм «Остров» смотрел?
ТЯ: Да.

ИЛ: Ну, и как тебе?
ТЯ: Как бы сказать… Мне понравилось. Мне понравилось, что просто и вкусно снято. Много нового как-то я для себя не открыл, кроме того, что из уст Мамонова там прозвучало в том самом эпизоде, когда они с настоятелем монастыря сидели на крылечке, и герой Мамонова говорит: «Добродетели мои смердят перед Богом». Это тоже не ново, но я эту мысль как-то так почувствовал в тот момент очень сильно. Я этому фильму за это благодарен. И потом, я считаю, что такие фильмы нужны. Сегодня нужны. Он был мне нужен, этот фильм. Быть может, мне не хватило чего-то… Мне не хватило вот чего: они всё договорили в фильме, они всё объяснили. А я хотел бы ещё сам подумать. Но я представляю, что есть люди, которые смотрят этот фильм, и им надо было это всё объяснить и дожевать. Ну, не все такие герои, как я (улыбается), которым сразу достоевщину подавай… А в этом фильме всё, в самом деле, понятно, и я считаю, он нужен. Кстати, наш товарищ Меля… Мы играли концерт в Витебске, он снимал, потом пришёл домой (мы об этом ничего не знали), достал запись нашего концерта, достал фильм «Остров», сделал клип — не клип, нарезку такую из фильма со смешными кадрами с нашего концерта, на нашу песню «Пропасть». И там иногда улыбку вызывающие сочетания, буквально совпадения какой-то картинки на экране и слов песни. Но, по правде говоря, когда я первый раз посмотрел, у меня у самого мурашки прошли по коже. Он очень серьёзно к этому отнёсся. Но это не наш клип, он просто сел дома и выдал ассоциации, это его работа. Но получилось очень интересно. Я не хотел бы, чтобы это широко распространялось, но теперь, наверно, где-то там бродит…

ИЛ: А ты хотел бы, чтобы это был ваш официальный клип?
ТЯ: Хотел бы — не хотел бы… Мне кажется, эта идея — интересная. Песня может так прозвучать. Может быть, мне бы этого даже хотелось, если бы на это согласились авторы фильма. Я, может быть, даже хотел бы предложить им послушать эту песню.